Ночь. День. Снова ночь.
Пальцы скользят по прохладной земле, раздавливая мелкие комки.
День. Ночь. На самом деле счет времени он не ведет – ему все равно. К тому же там, куда ему удалось забиться в последний раз, очень темно. Кажется, это подвал, а может пространство под лестницей. Он не помнит. Изредка он потягивает носом воздух, но люди проходят здесь очень редко. Это к лучшему, если уж он решил продержаться как можно дольше, от людей надо держаться подальше. А он решил твердо, поклялся сам себе, что больше этого не повторится, даже если ему придется провести на этом земляном полу все оставшуюся жизнь. Если это можно назвать жизнью, конечно.
Решимости хватает ровно до того момента, как он слышит почти рядом с собой топот, детский смех и стук мяча об асфальт. Приподнявшись на локтях, осторожно принюхивается, как большая, но трусливая собака. Поводит носом вдоль единственной расположенной рядом с ним щели, шумно дышит. Наверное, ребенок бы даже услышал, не будь он так увлечен своей игрушкой. Пахнет яблоками, нагретой на солнце резиной, пылью и детским шампунем – от сочетания счастливо кружится голова. Несколько секунд он все еще колеблется, уже почти готовый отпрянуть, но потом не выдерживает, почти припадает к щели ртом и жадно вдыхает.
Это похоже на долгую затяжку от большой, живой сигареты.
читать дальшеЕму девять, его зовут Джим, и мама ждет его к ужину. Позавчера на день рождения подарили новый мяч. На ужин будут котлеты, рис с овощами и печенье. Очень боится взбучки от отца за двойку по математике. Но, несмотря на двойку, они с отцом все равно в воскресенье поедут к морю…
Потом все заканчивается, несколько мгновений он все еще чувствует легкое счастье девятилетнего ребенка, но проходит и это. Остается только прозрачная и, пожалуй, приятная ясность в голове, как после самых обычных сигарет. Он лежит на земле, раскинув руки в стороны, и тяжело дышит. Сердце колотится, наверное, когда-нибудь оно все-таки не выдержит. «Я же не делаю ничего плохого. Абсолютно ничего» - убежденно говорит он сам себе, жмурится, мотая головой, в волосах путается мусор.
Он почти уверен, что не причиняет вреда тем, от кого затягивается. Скорей всего они чувствуют легкое головокружение, быть может, немного снижается иммунитет или что-то в этом роде. Конечно, это если вдыхать только раз или два…
Скребет руками поверхность под собой, земля неприятно забирается под ногти. Интересно, она черная?
Этой же ночью он выбирается из своего убежища. Идет вдоль дома, касаясь рукой карнизов на первых этажах, снова принюхивается, почти с любопытством. Что уж говорить, его занятие бывает еще и интересным. У одного из окон он останавливается, приподнимается на цыпочки и вдыхает чуть глубже. Запах ему нравится. Верхняя нота – что-то цитрусовое и сладкое, средняя – кофе, последняя – чернила в шариковой ручке, и особенный женский запах. Иногда он напоминает себе парфюмера, хотя жизни, конечно, лучше духов. Он улыбается, быстро облизывает пересохшие губы и легко подтягивается на руках к стеклу. Вдыхает.
Роман легко пишется, героиня – умница, буквально сама ведет к развязке. В скандале с издательством мы, кажется, выходим победителями. Оскар – предатель, надо бы о нем забыть, но постоянно думаю… В субботу подруги зовут в бассейн, а мама на обед. А в воскресенье придет Колин, надеюсь, ему понравится сюрприз, так долго тогда ходила по магазинам… Подругам хочется рассказать про последние главы, а у мамы пирог с черникой и коллекция кошек на каминной полке пополнилась. Что же выбрать?
Он отрывается от окна, почти сползая вниз, перекатывается по стене дальше и замирает. Пару мгновений по инерции все еще решает вопрос с подругами и мамой, улыбается.
Это лучше, чем любой наркотик.
Несколько секунд переводит дыхание и двигается дальше. Быстрее. Останавливается у почти каждого окна и почти не принюхиваясь, вдыхает. Еще, еще и еще…
…Адвокат – скотина, столько денег вбухали зря. Но я своего добьюсь…
…объяснить дочке, что папа все равно любит ее. Проклятье, надо было просить его прибить полку еще до этого, кто теперь…
…Люблю-люблю-люблю…
В некоторых окнах вдыхается совсем тошнотворное, от такого бы он раньше отшатнулся, но сейчас это слишком захватило его, уже почти нет разницы.
Голова… Вчера ударили доской, губа распухла. Черт, денег нет, бутылки пустые…
Все равно, это эйфория. Это энергия, разливающая по телу до самых кончиков пальцев на ногах. Это как оргазм в каждой клетке тела. Он живет всеми ними. Каждую секунду все они в нем, он – это они. Он разный. Жизни переливаются разноцветными полосами у него в глазах – ничего не видно.
Останавливается, только дойдя до конца дома, когда сердце, кажется, уже выскакивает через горло, а ноги подкашиваются. Почти ослепший, будто долго смотрел на свет, он сползает вниз по стене.
Отходить приходится долго, ждать ясности в голове еще дольше. Когда он, наконец, поднимается от стены, проходит много времени. Сколько он не знает, разучился определять. Бездумно идет вперед, шаркает ногами, как ему кажется, очень громко. За поворотом он вдруг резко ощущает всплеск запахов. Прижимается к стене, смотрит, как мимо проходит, почему-то не замечая его, парень. В свете фонаря, видно, что волосы ярко-рыжие. От парня пахнет…жизнью: дезодорантом, резиной колес скейта, алкоголем, жареным луком в хот-догах и сексом. Он не выдерживает, как будто и не было того безумного бега вдоль ночных окон. Рыжего хочется вдохнуть всего, прижать и дышать-дышать-дышать, впитывая все без остатка. Подходит почти вплотную, уже не удивляясь, что его не замечают. Чувствует дыхание парня, чувствует, как бьется его сердце где-то меду ребрами, под черной майкой. Делает первых вдох…
… Снова. Пора уже рассказать матери. Отец убьет, ненавидит таких… Колледж Сэн-Жанэ, толстый преподаватель. Нагретые деревянные ступени на этажах, пыль в партах. Надписи на стене - «директор – старый идиот», сигареты на заднем дворе. Рука Хэндерса, горячая…
Он резко, почти с ужасом отшатывается, сам не понимая почему. Что-то кажется ему смутно знакомым, может он уже подходил, вдыхал этого парня раньше? Наверное, нет. А может, что-то подобное было именно с ним? С ужасом он понимает, что не может вспомнить. Не только это. Не может вспомнить ничего, даже своего имени. Мысль вгоняет в него просто панический ужас, такой, что он уже почти воет, стремясь убежать как можно дальше. Падает прямо у какого-то крыльца, царапает руки и колени о каменные ступени, заползает внутрь подъезда, тонко поскуливая, забивается под лестницу. В подъезде темно, может, отключили свет, а может, выбили лампочку. Ему почему-то кажется очень важным посмотреть на свои руки, но в темноте он не видит даже их. Тогда он переводит дыхание, пытается успокоиться и вспомнить хоть что-нибудь… Ничего. Совсем. Кроме тех жизней, которые он уже вдохнул сегодня. Правда, потом ему все-таки вспоминаются чужие рыжие волосы, которые все время падали ему на лицо и жар по всему телу, когда… Он замечает, что глаза привыкли к темноте, различаются очертания лестницы. Подносит к глазам собственные руки и понимает, что не видит их. Тогда он кричит, очень-очень громко. Но голоса своего не слышит…