Для разнообразия про дружбу. Как я сказал в разговоре с Графи, отношения Барда и Линнара нам представить очень легко - "Да между ними что представлять, все мы хорошо знаем что такое упоротый друг рядом"







О друзьях и Стивенсоне

Линнар подает незнакомцу руку, озабоченно спрашивает:
- Ты как? Живой?
Тот поднимается с асфальта, с каким-то задумчивым и чуть рассеянным выражением лица потирает ребра и отвечает:
- Знаешь, лучше, чем Стивенсон.
- Тот который "Остров Сокровищ"? - упоминание великого писателя именно сейчас, в темном, грязном и, как выяснилось, не самом безопасном проулке, почему-то не кажется Линнару странным.
- Он самый. У которого был туберкулез, ишиас, ревматизм, отнялась правая рука и речь, и он при этом еще умудрялся писать про приключения.
- Диктуя на языке жестов одной рукой? - улыбается Линнар.
Костяшки пальцев у него сбиты, он потирает их и по дурацкой привычке проводит языком по ссадинам. Тут же опомнившись снова подает руку, теперь уже для того, что бы представиться.
- Линнар, - говорит он сразу второе имя.
- Бард, - в тон ему отвечает теперь уже новый знакомый.
Ну что же, у них у обоих странные имена. И это здорово.

Читать дальше

Позже они сидят в полупустом, оказывается одном на двоих любимом пабе и удивляются, что не встречались здесь раньше. Хозяйки, напротив, ничуть не удивленные их совместным появлением, подают им что-то одинаковое, средней крепости. И вот тогда Бард говорит:
- Я же так и не сказал. Спасибо. Я драться не умею, я только бегаю быстро, а тут не успел. Так что это мне жутко повезло, что ты там оказался.

Линнар в ответ молча чокается своим бокалом о бокал Барда. И уже где-то глубоко внутри понимает - это ему самому, кажется, сегодня ужасно повезло.

***

Линнар, конечно, любит музыку. У него есть любимые плейлисты для разного настроения, есть песни под которые хочется танцевать, есть те, которые неотрывно связаны с воспоминаниями и людьми. Но слушать то, как поет Бард - это совсем другое. Это как смотреть в калейдоскоп, где вместо цветных стеклышек сталкиваются друг с другом миры. Как выглянуть в окно и увидеть, что там развернулась новая вселенная. Иногда ему даже не обязательно петь. Иногда Линнару кажется, что даже на кухне, нарезая в салат огурцы, Бард одновременно находится здесь и словно бы не совсем здесь. И если смотреть на него чуть подольше, то можно и самому внезапно вспомнить что-то далекое и давно забытое. Это немного пугает. Где-то в глубине сознания Линнара сидит мысль, что некоторые вещи вспоминать не стоит. Но потом перед ним опять стоит просто его друг Бард, с которым одинаково хорошо и молча просидеть всю ночь спина к спине, и вести философские беседы до рассвета. И они смеются, запивая салат вином.

Иногда они не расстаются по несколько дней - теплыми ночами уезжают далеко за город на мотоцикле и спят в спальниках посреди поля. Или сидят дома у Линнара и сутками играют в какую-нибудь старую компьютерную игру, прерываясь только на то, чтобы нарезать стопку бутербродов.
Иногда Бард пропадает на несколько недель и Линнар волнуется, но все же почти уверен, что Бард вскоре вернется, еще более худой, чем прежде, с почти лихорадочно горящим взглядом, но с новыми стихами.

А самое главное, Линнар точно знает - когда будет по-настоящему нужно, они найдут друг друга. В любую саму глухую и темную минуту они оба обязательно окажутся рядом и можно будет положить руку на плечо, молча протянуть второй бокал и в ответ на вопрос сказать или услышать: "Я, однозначно, все еще лучше, чем Стивенсон. Так что все хорошо".

***

Линнар привык спасать Барда, когда вдохновение приходит к нему внезапно. Он быстро понял, что такое с другом может произойти где угодно. Тот просто отключается от внешнего мира, утыкается в телефон, в блокнот, в салфетку - куда угодно. И вот тогда его нужно выдергивать из-под колес автомобилей, из лужи или из-под падающего из окна пианино. Или вовремя подсовывать еду, если процесс затянулся.

Бард спасает Линнара, когда вдохновение у того отказывает начисто. В своей работе Линнар не любит только две вещи - бюрократию и вести лекции на военных сборах. На его беду последнее у него получается на редкость хорошо, возможно, потому, что это не так уж сложно рассказывать о том, что любишь и в чем разбираешься. Но процесс подготовки доводит Линнара до бессильного бешенства. Он страдает, переписывает текст по сто раз, рычит и плюется на окружающих, клянется, что угонит самолет, улетит в Болгарию и начнет там разводить джунгарских хомяков и скотч-терьеров, отлавливает окружающих обратно и пытается зачитывать им избранные отрывки.

Потом он приходит к Барду. И читает лекцию ему, упуская только то, что не предполагается рассказывать посторонним. И в конце вздыхает:
- Это было скучно, да? Не представляю как можно теоретически рассказывать про что-то, что ты просто делаешь, потому что не можешь не делать.
- Нет, - очень серьезно говорит Бард, - это было очень красиво.

***

- Это Доктор, - однажды говорит Бард, - подводя Линнара к человеку в черном и представляя их друг другу. Они пожимают руки.
С тех пор в сознании Линнара образ Барда дополняется еще одним маленьким кусочком - то, как меняется лицо друга, когда под тусклым, оранжевым светом абажура он тихо переговаривается с Доктором, и на лица их падает тень от гигантского фикуса. Когда в паб входит очередной посетитель, листья фикуса легко качаются, тени пляшут и кажется, что двое сидят в отблесках костра или камина, какие были когда-то в придорожных тавернах.

- А это Мартин, - спустя несколько лет говорит Линнар, заходя в паб уже не один. Бард улыбается и, кажется, тоже все понимает.

***

Человеку нужны какие-то определенные точки в пространстве. То, на что можно опереться. То, в чем можно быть уверенным до конца, даже если не знаешь где проснешься на следующей неделе во вторник.

Когда-то давно Линнар точно знал только одно - ему всегда будут рады в родительском доме. Потом точек стало больше. Они появляются почти внезапно - фотографией в кабине самолета, еще одним домом, где всегда будут ждать. Еще позже – ладошкой сына в руке и ощущением, что теперь никогда уже не будешь принадлежать себе полностью.

И еще одна, в которой Линнар уверен точно: когда-нибудь ему будет лет восемьдесят, он возьмет новомодный голограммный телефон и, ругаясь на неудобные кнопки, наберет знакомый номер. Бард, возможно, будет жить где-нибудь в Марокко. Или на Аляске. А, быть может, на соседней улице. Или их обоих занесет в какое-нибудь еще более странное место. Но это не так важно. Главное, что в трубке можно будет услышать знакомый голос: "Правая рука, конечно, барахлит, но Стивенсон прорвался, прорвемся и мы."