Этим же вечером, распластав Иккинга на полу, Джек ножом чертит узоры на его спине. И вставляет в него стеклянный фаллос, поначалу такой холодный, что Иккингу кажется, что это кусок льда. И пока он, бессильно опустив голову на руки, кусает губы, кружевная, как морозные узоры, красная вязь проступает на его коже.

Самое страшное, что иногда Иккингу начинает... не нравиться, нет. Иногда он просто начинает думать, что это нормально. Как будто прошлая его реальность искорежилась, скомкалась, сломалась. Когда-то в ней было серое, бурлящее у скал море. Были режущие потоки встречного воздуха, свободный полет, живое тепло дракона под сжатыми на седле ногами. Были чьи-то пальцы, плохо гнущиеся от холода, которые он согревал своим дыханием. Кого теперь он может согреть? Все прошлое померкло, стерлось, как стираются со временем неровности на камнях под ветром. Теперь он живет моментами. Сейчас, в этом спокойном моменте ему почти хорошо, и хочется, чтобы он длился дольше. Он сидит в ногах у Джека, тот пальцами гладит его по щеке, и Иккинг уже не мерзнет от прикосновений. Это почти приятно, но он все же вздрагивает, когда рука Джека соскальзывает к горлу и сжимает его.

- Боишься? – отпускает он горло, поворачивает голову Иккинга к себе. В глазах у Джека бесконечные, пустые и ветреные ледяные поля – иди по ним, путник, пока не упадешь без сил. До живого огня тебе не дойти.

- Нет, - отвечает Иккинг, - но я знаю, что скоро ты меня убьешь.

- Зачем? – смеется Джек, - ты хорошо себя ведешь, мой викинг. Зачем мне тебя убивать?

- Потому что, - Иккинг сглатывает и смотрит в сторону, хотя ему не разрешено отводить взгляд, - потому что ничем нельзя обладать полностью, пока оно живое. Поэтому скоро ты меня убьешь.

Джек молчит долго, смотрит куда-то в стену, потом так же на Иккинга. Иккинг этого не видит, он прикрыл глаза и слушает, как протяжно, со скрипом завывает ветер. За окнами ли? Или у него в ушах? Двумя пальцами Джек берет его за подбородок и поворачивает к себе.

- Никем, - поправляет он.

Иккинг смотрит, недоуменно моргая.

- Никем нельзя, - повторяет Джек, - ты не тумбочка, не мой посох и пока еще вполне живой.

Это звучит странно, как будто Джек на самом деле разговаривает с ним, не отдает приказы, а пытается шутить.

- Идем, - дергает он Иккинга за локоть вверх и ведет перед собой. Прямо к балкону, хотя Иккинг точно помнит, что балкона здесь не было. Там была стена, совсем глухая, даже без окон. Но Джек толкает его к двери и открывает ее. И Иккинг заранее уже жмурится, потому что там, за дверью, белое сияние. Не настолько мучительно яркое, как тогда, после повязки, но в квартире всегда полумрак и свет все равно ослепляет.

Джек ладонью закрывает ему глаза. Ставит прямо перед собой, прижимая рукой за живот. На ухо приказывает:

- Смотри! – и очень медленно раздвигает пальцы. Сквозь них, сквозь розоватую кожу по краям, сквозь выступившие на глазах слезы Иккинг видит сперва только свет. Потом глаза привыкают, и Джек убирает ладонь. Там, внизу, раскинулось бесконечное море снега, длинные цепи заснеженных горных вершин и белый, кажется, почти ледяной лес. Иккинг дышит глубоко и часто, хотя воздух режет ему нос и горло - изо рта вырываются облака пара. Джек прижимает его крепче, Иккинг чувствует его спиной, чуть откидывается назад, еще ближе. Холодный порыв ветра обжигает его щеки. И вот это, теперь он помнит, похоже на полет.